Ни один храм не может строиться без учета соразмерности и пропорциональности, без того, чтобы он не имел точного соотношения частей, подобно соотношению частей тела у хорошо сложенного человека.
Витрувий (I в. до н.э.)
Пластическая хирургия — вид современного искусства. Здесь работают законы природы, архитектуры и, естественно, скульптуры. Без понимания архитектоники невозможна настоящая скульптура, которая соприкасается с линией натуральности и естественности, в чем состоит настоящая цель истинной эстетической хирургии.
Задача хирурга как творца в искусстве пластической хирургии — получить не своевольные изображения, а достичь естественной картины, в которой учтены линии и пропорции натуральности без трендов и глупой моды повседневности.
Наша цель — показать нашим друзьям, коллегам и пациентам, которые доверяют нам свою судьбу и будущее, что настоящая красота в гармонии и пропорциональности. Естественность — это духовное правило, к которому мы стремимся, и достижение этой вершины является для нас конечной целью.
В этой книге мы делимся с вами своими навыками и знаниями и надеемся, что это поможет нашим коллегам обрести новый опыт, а также станет стимулом для достижения очередных вершин в деле, в котором мы ищем вдохновение, гармонию, пропорцию, а главное — душевное и моральное удовлетворение.
Ринопластик — скульптор носа, в более объемной, плоскостной оптике — архитектор лица, если учесть, что нос — это единственная, по сути, часть лица, которая представляет просто и только само лицо, без двойного дна и всяких глубинных и прочих психологий. Никто не станет оспаривать тот факт, что душа (в самом обычном, расхожем смысле слова) чувствует себя на лице как на витрине, а при более адекватном рассмотрении и есть сама витрина, в том смысле, что жизнь лица не обнаруживает прячущуюся где-то в теле душу, а есть сама душа. Очевидно, что роль носа в этом экспозитарии сведена до минимума. Если не увидеть душу в глазах, бровях, уголках рта, в мимике вообще может только увалень, то разглядеть ее в носу способен разве что только юморист. Можно, конечно, скривить нос или сморщить его, но что это значит по сравнению с тайком брошенным взглядом или слегка приподнятыми бровями! Скажем так: если редкий нос в состоянии не совать себя куда не надо, то не менее редки случаи, когда ему удается живописать тончайшие настроения души.
Суть в другом. Уступая всем прочим частям лица в умении быть душой, нос компенсирует этот недостаток своим доминирующим положением на лице. Тут он весь в своей тарелке: пуп лица — по аналогии с пупом земли. Лицо без носа, безносое лицо — это, словами Гоголя, «черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин, — просто возьми да и вышвырни за окошко!». Главное: не умея быть душой, он способен доводить душу до отчаяния. Изменил же «нос Клеопатры», ставший с легкой руки Паскаля анекдотом, историю. Нужно просто представить себе некое рафинированное, проницательное, остроумное и просто умное существо женского пола со сплющенным носом и раздувающимися, как у лошади, ноздрями, чтобы ощутить ту самую грань, на которой безутешность соприкасается с потусторонностью. Потому что уродливый, некрасивый нос изменяет не просто лицо как лицо, но и лицо как душу, которая, какой бы утонченной она ни была, не может, да и не хочет ничего знать о своей утонченности, едва оказавшись перед зеркалом, откуда ее перманентно травмирует то ли картошка, то ли какой-то еще овощ в самой середине лица.
Если в следующем кадре это бессильное стояние перед зеркалом сменяется приемной хирурга-ринопластика, то по той же схеме, что и драматургическая развязка, известная со времен античного театра как deus ex machina. За какой-то час интенсивнейшей работы мастера уродец преображается в красавца, что влечет за собой восторг и ликование души, наполняющей лицо верой в Бога, смысл и справедливость.
На этом, собственно, и можно было бы поставить точку, воздав должное тому письмецу, которое одна озорница века французского Просвещения написала своему мужу: «Сударь, я пишу Вам, так как не знаю, что делать, и я ставлю точку, так как не знаю, что сказать». Но какое-то внезапно возникшее чувство беспокойства требует продолжения, чтобы оттенить сказанное коротким богословским отступлением — некой ложкой теологического дегтя в бочке бесхитростного обывательского меда.
Если допустить, что смысл и судьба не взаимоисключающие, а необходимо связанные между собой понятия, то при более пристальном рассмотрении оказывается, что расторгнуть их значило бы просто лишить их смысла. (Предположив, что лишить смысла можно решительно все, в том числе и смысл.) Смысл без судьбы — все равно что любовь без ревности, как и судьба без смысла — наоборот, ревность без любви. Нос, прямой, кривой, любой, как и лицо вообще, — это не просто случайный каприз природы, как уверяют нас вечно водимые за нос интеллектуальные простаки, а зримая, как бы выставленная напоказ человеческая индивидуальность, которая, в свою очередь, живет и осуществляет себя в элементе не беспамятства, а судьбы. Ринопластику следовало бы однажды задуматься над тем, куда он вмешивается и на что посягает. Не в плоском обывательски-мистическом смысле, а по существу. Если он и ремесленник, то не в сегодняшнем кустарном смысле, а, скорее всего, в старой забытой традиции, от гностиков до масонов. Чинить ущербные носы все-таки не то же самое, что чинить водопровод. Это значит менять судьбы и каузальную линию предначертаний. Читатель ошибся бы, поняв сказанное как упрек. В наше время слетевшего со всех катушек либерализма, только и делающего, что бросающего вызов Творцу и исправляющего бесчисленные изъяны Творения, ремесло ринопластики — это сама невинность. В конце концов, что дурного в том, если двуногие обоих полов вползают в абсурд не с обвисшими носами, из-под которых не видно рта, а абсолютно фотогенично. Молодая немка, признавшаяся, как это можно было прочитать в одном модном журнале, что она влюблена в самолет, но страдающая оттого, что обучается на машинистку локомотива (она воспринимала это как измену), впечатляла довольно-таки изящным носиком. Наверное, в этой (судя по всему, прооперированной) части ее лица и сжался весь смысл ее маленькой незатейливой жизни.